– А если замерзну?
– Значит, ты больна. Хоть сейчас и конец лета, но жарко, словно в его середине.
– Как мне надоели твои ненужные советы! – вскипела Мэри. – Можно, я хоть что-нибудь буду делать без твоей указки?
– Нельзя, – отрезал Вик. – Будешь делать только то, что я сказал.
Мэри открыла было рот, чтобы высказать свое отнюдь не лестное мнение по поводу Вика, но слова так и не слетели с ее языка. Сегодня она во что бы то ни стало решила быть покладистой. Ради собственной свободы. Мэри подумала, что ей можно поставить памятник за терпение.
– Ладно, – согласилась она и закрыла дверцу шкафа. – Договорились. Но если я простужусь, то виноватым будешь ты.
– Конечно. – И Вик широко улыбнулся, показав крупные желтые зубы.
Это не прибавило ему привлекательности. Мэри терпеть не могла людей, не ухаживающих за своими зубами.
Такси уже ждало у подъезда. Вик открыл перед Мэри дверцу, усадил в машину, а потом что-то шепнул водителю. Мэри демонстративно отвернулась, когда Вик помахал ей вслед рукой.
В ресторан она прибыла вовремя, у нее даже был запас в десять минут, однако Жак уже ждал ее. Это был страшно худой – костюм болтался на нем как на вешалке – и непоседливый молодой человек, который первоначально не вызвал у Мэри никакой симпатии.
– Очень рад видеть вас! – Он затряс ее руку.
И кто сказал, что французы отличаются особой галантностью? – подумала Мэри, когда он отпустил ее ладонь. Где его светские манеры?
Время для обеда было раннее, поэтому Мэри заказала лишь фруктовый салат и с неудовольствием заметила, что Жак попросил принести то же блюдо.
– И апельсиновый сок, пожалуйста, – добавила Мэри, наблюдая за Жаком.
Он открыл рот, слегка запнулся в начале фразы, но все же произнес:
– Мне… яблочный, пожалуйста.
Неужели у него хватило ума хоть здесь не повторяться? – подумала Мэри, рассматривая его лицо с тонкими чертами. Он казался подростком, хотя морщинки у его глаз говорили о том, что этому человеку больше двадцати пяти.
Мэри убрала волосы за уши и откинулась на спинку стула. Она чувствовала себя звездой, перед которой благоговеют все журналисты мира. Хотя перед ней был всего лишь один, наверняка далеко не самый лучший представитель пишущей братии.
– Итак… – начал он. – Можно, я буду называть вас по имени?
– Можно, – великодушно разрешила Мэри. – Но вот я бы хотела узнать вашу фамилию.
– О… Демуа. Жак Демуа.
Не такая уж и сложная фамилия, чтобы ее не запомнить, со злорадством подумала Мэри, вспоминая Дока.
– Может быть, начнем? – предложила она.
Странное чувство – ощущать, что от нее зависит не только исход ситуации, но и сама ситуация в целом. Жак вел себя несколько неестественно, но, может быть, ей так казалось из-за того, что он постоянно дергался. То нос почешет, то сменит позу, то стрельнет глазами в сторону. Его жестикуляция, казавшаяся Мэри чрезмерной, тоже слегка раздражала.
Наверное, нервничает, с удовлетворением решила Мэри. Перед ним – звезда подмостков.
От этой мысли Мэри так развеселилась, что чуть не рассмеялась вслух. Не часто ей позволяли ощущать себя хозяйкой положения, а уж тем более звездой.
– Да, давайте начнем, – согласился он и вытащил диктофон.
Этот предмет так неестественно смотрелся рядом с тарелкой фруктового салата, что Мэри не удержалась и хмыкнула. Жак, вероятно, по-своему расценил ее усмешку, так как тут же забеспокоился:
– Вы ведь не возражаете, если я воспользуюсь диктофоном?
Мэри равнодушно махнула рукой.
– Мне абсолютно безразлично, даже приведи вы сюда стенографистку.
Впервые с момента их встречи Жак искренне, не натянуто, улыбнулся.
– Обойдемся и без нее, – сказал он. – Как вам салат?
Этот вопрос – часть интервью? – подумала Мэри, улыбаясь про себя. У нее неожиданно поднялось настроение. Если все пройдет успешно и они вовремя закончат беседу, то Мэри найдет способ как-нибудь связаться с Люком, а возможно, даже успеет с ним встретиться.
Мэри попробовала салат и объявила:
– Здесь неплохо готовят.
– Вы часто бываете в этом ресторане?
– Нет, была только один раз, с мамой… Когда мы еще жили вместе.
Жак встрепенулся.
– Вы с ней часто общаетесь? Где она сейчас?
– Почему вас это интересует?
– Ваша личность таинственна, почти никто не знает, как вы живете…
Это была явно заслуга Вика и Дока. Они предпочитали не упоминать о ее родителях. Особенно о матери. Впрочем, Мэри и сама нечасто испытывала желание вспоминать о ней.
Мэри пожала плечами.
– Ничего таинственного, – сказала она. – Мой отец умер, когда мне было всего пять лет, а мать сейчас живет в другом городе. Видимся мы редко, но ведь есть же телефон.
Мэри лгала самой себе. Будь у нее под рукой хоть двадцать телефонов, она никогда по собственной воле не набрала бы номер матери.
Мать бросила ее на произвол судьбы сразу же после смерти мужа. Который, кстати сказать, погиб из-за собственной глупости. Напился на какой-то вечеринке, сел за руль и, не вписавшись в поворот, погиб.
К матери у Мэри не было никаких претензий. Мэри и до пяти лет видела ее крайне редко. Та предпочитала обществу дочери общение со своими многочисленными поклонниками. В сущности, мать была чужим человеком для Мэри. Однако в те времена девочке было все равно. О Мэри заботилась бабушка, которая, к слову сказать, была превосходной воспитательницей.
Никаких комплексов по поводу отсутствия родительской заботы у Мэри не было, это она уже выяснила в ходе продолжительных бесед с Доком.
– Почему вы стали актрисой, Мэри?